Безмолвная - Страница 2

Не самый мудрый способ урегулировать ситуацию, как мне кажется. Теперь их похоть смешалась с гневом, опасная комбинация. Но девушка стоит совершенно неподвижно, абсолютно спокойная, потрясая этим жалким кухонным прибором. Когда мужчины кидаются вперед, кончики моих пальцев ног уже напряжены, готовы к прыжку.

Она прыгает первая. Один рывок, и ее нога ударяет прямо в грудную клетку первого мужчины. Это грубый, но эффективный удар, и нападавший шатается, сжимая грудь, словно не может дышать. Прежде чем второй успевает отреагировать, она уже бросается к нему и ударяет открывашкой по голове. Тот воет и отступает.

Это становится интересным.

Первый мужчина приходит в себя и бросается на нее, толкнув девушку так сильно, что они оба падают на пол. Она лягается и размахивает руками, ее кулак заезжает нападающему в челюсть. Но ярость притупляет болевые ощущения, и он с ревом наваливается на девушку, нейтрализовав ее своим весом.

В этот момент подскакивает и второй мужчина. Схватив ее запястья, он прижимает их к полу. Юность и неопытность загнали ее в неприятности, от которых та не сможет убежать. Какой бы сильной она не была, девушка все еще зеленая и неподготовленная, и не сможет избежать того, что сейчас произойдет. Первый мужчина расстегивает ее джинсы и сдергивает их вниз с тощих бедер. Его возбуждение очевидно, ширинка разбухла. Самое уязвимое положение для атаки.

Он не слышит, как я приближаюсь. В одно мгновение насильник расстегивает ширинку на штанах. А в следующее уже лежит на полу с разбитой челюстью, выбитые зубы вываливаются из его рта.

Его товарищ успевает выпустить руки девушки и вскочить, но он недостаточно быстр. Я — тигр, а он не более чем неуклюжий буйвол, тупой и беспомощный против моего удара. С воплем он падает на пол, и, судя по тому, под каким причудливым углом располагается рука, его кости сломаны в двух местах.

Я хватаю девушку и ставлю ее на ноги.

— Ты в порядке?

Она застегивает свои джинсы и смотрит на меня.

— Кто ты, черт побери?

— Обсудим это позже. Сейчас нам надо уходить! — рявкаю я.

— Как тебе это удалось? Уложить их так быстро?

— Ты хочешь научиться?

— Да!

Я гляжу на двух мужчин, которые стонут и корчатся у наших ног.

— Тогда вот тебе первый урок: знай, когда пора бежать.

Я толкаю ее к двери.

— Это время наступило сейчас.

Я наблюдаю, как она ест. Для такой маленькой девушки у нее волчий аппетит, она слопала три тако с курицей и большой стакан «Кока-Колы». Она захотела мексиканской кухни, поэтому мы сидим в кафе, где играет музыка мариачи, а стены украшены яркими картинками с танцующими сеньоритами. Хотя черты лица девушки китайские, она стопроцентная американка, от коротко стриженых волос до рваных джинсов. Грубое и дикое существо, которое с шумом высасывает остатки своей «Колы», а затем громко грызет кубики льда.

Я начинаю сомневаться в разумности этого предприятия. Она уже слишком взрослая, чтобы начать тренировки, и слишком дикая, чтобы научиться дисциплине. Мне нужно отпустить ее обратно на улицу, если это то место, куда она хочет отправиться, и найти другой вариант. Но потом я замечаю шрамы на костяшках пальцев и вспоминаю, как близка она была к тому, чтобы в одиночку расправиться с двумя мужчинами. У нее есть талант и бесстрашие — две вещи, которым нельзя научить.

— Ты помнишь меня? — спрашиваю я.

Девушка ставит свой стакан и нахмуривается. На мгновение мне кажется, что я вижу искру узнавания, но затем она исчезает. Девушка качает головой.

— Это было давно, — говорю я. — Двенадцать лет назад.

Вечность для столь молодой девушки.

— Ты была маленькой.

Она пожимает плечами.

— Неудивительно, что я вас не помню.

Она лезет в свою куртку, достает сигарету и прикуривает ее.

— Ты загрязняешь свое тело.

— Это мое тело, — огрызается она.

— Нет, если ты хочешь тренироваться.

Я тянусь через стол и вырываю сигарету из ее губ.

— Если ты хочешь учиться, твое отношение должно измениться. Ты должна проявлять уважение.

Она фыркает.

— Ты говоришь, как моя мама.

— Я знаю твою мать. По Бостону.

— Ну, она умерла.

— Я в курсе. Она написала мне в прошлом месяце. Рассказала, что больна и у нее осталось мало времени. Вот почему я здесь.

Я удивляюсь, увидев слезы, заблестевшие в глазах девушки, и то, как она быстро отворачивается, словно стыдится показать слабость. Но в это уязвимое мгновение, прежде чем она спрятала глаза, она напомнила мою собственную дочь, которая была моложе девушки, когда покинула меня. Мои глаза жгут слезы, но я не пытаюсь скрыть их. Скорбь сделала меня тем, кто я есть. Она была очищающим огнем, который оттачивал мою решительность и усиливал мою волю.

Мне нужна эта девушка. Очевидно, что и она нуждается во мне.

— Мне понадобились две недели, чтобы найти тебя, — говорю я ей.

— Приемная семья — отстой. Я лучше буду сама по себе.

— Если бы твоя мать видела тебя сейчас, ее сердце бы разбилось.

— У нее никогда не было на меня времени.

— Возможно, потому что она надрывалась на двух работах, пытаясь прокормить тебя? Потому что ей не на кого было рассчитывать, кроме самой себя?

— Она позволила миру вытирать об себя ноги. Ни разу я не видела, чтобы она смогла постоять за что-нибудь. Даже за меня.

— Она боялась.

— Она была бесхребетной.

Я подаюсь вперед, в ярости от этой неблагодарной соплячки.

— Твоя бедная мать страдала до такой степени, что ты и представить себе не можешь. Все, что она делала, было для тебя.